Валерий Емельянов
От атеизма через христианство и мистические и религиозные учения, – таков путь автора к Единобожию и его наиболее полному и окончательному выражению среди других религий, – к Исламу
Моё детство и ранняя юность прошли в самой, что ни на есть, обычной советской семье в период расцвета “развитого социализма”. Соответственно, отношение к религии в нашей семье – традиционному для нас христианству – ничем особым не отличалось. Крашеные яйца на Пасху, нерегулярные походы бабушки в церковь и полное незнакомство с какими-либо Священными Писаниями по причине их отсутствия или недоступности – вот всё, чем можно охарактеризовать тогдашнее отношение к религии.
Моя семья относилась к тем, кто получил свой социальный статус, благодаря, как, может быть, они и не совсем правильно полагали, советской власти, и потому искренне принимали всё, что подавалось тогдашней пропагандой, в том числе и воинствующее безбожие. Я тоже, вплоть до старших классов средней школы, действительно, верил, что Бог – это выдумки попов, в отличие, скажем, от внеземных цивилизаций, которые, конечно же, реально существуют, хотя и приходят к нам в виде вымыслов писателей-фантастов. В то же время, у меня было ещё одно увлечение, ставшее впоследствии специальностью, полученной в ВУЗе. Это – отечественная и зарубежная история, в которой очень много сюжетов и вопросов, связанных с религией.
Как-то, готовя на первом курсе доклад по модной в академических кругах теме тайных обществ (типа масонов), я обратился к теме исмаилитов. Тогда мне пришлось прочесть как все немногочисленные книги по “мусульманскому сектантству”, так и исламоведческие работы, ознакомившись с общими сведениями об этой религии.
В тот момент, на каком-то глубоком, неосознаваемом до конца уровне, я почувствовал интерес к Исламу как к религии не просто ритуальной, но объемлющей все стороны бытия и охватившей столь различные между собой народы. Даже, помнится, начал изучать арабский язык, но очень скоро житейская и учебная рутина отвлекла мое внимание от Ислама.
Впрочем, интерес к религии и христианской церкви у меня оставался. Хотя это, в большей степени, было влечение историка к интересным сюжетам, чем чувство верующего, а участие в церковных обрядах было чем-то вроде соприкосновения с культурой, как казалось, безвозвратно ушедших от нас времён. Кроме того, здесь проявилось обычное человеческое стремление к запретному плоду эпохи социализма.
В нашей “интеллектуальной” среде много и часто говорилось о религии, церковных догматах, учениях, их истории, но очень редко можно было услышать серьёзные размышления о главном – Боге. Этим, кстати, отличался и советский атеизм: это была, в значительной мере, критика религии и церкви, а не бытия Бога. Практически ни в одной из атеистических работ мне не удалось встретить научно убедительных доказательств несуществования запредельного Начала.
В конце восьмидесятых и начале девяностых годов произошло падение казённого атеизма и стала доступна религиозная литература. Прочтение книг Ветхого и Нового Заветов создало цельное представление о том, что раньше приходилось изучать в вырванных из контекста отрывках трудов научных атеистов. Помимо прочего, с этим пришла и вера в Единого, Всемогущего Всевышнего. И примерно с того времени исполнение церковных обрядов уже было освещено пусть молодой пока, но верой.
Теперь я приходил в храм не только за историей, культурой, но, прежде всего, за верой. Однако тут возникла другая проблема. Да, я верю в Единого Бога, Творца всего сущего, и Ему молюсь и поклоняюсь, но одновременно вокруг себя я вижу множество людей, взывающих молитвами, помимо Бога, также и к деве Марии, святым, праведникам.
Всё чаще я стал задавать себе критичные вопросы о самой церкви: почему между человеком и Богом находится церковь и её служители? Я всё более стал ощущать, что моя религиозность и церковность всё больше начинается с началом воскресной мессы и кончается с её последними словами. Церковь же, озаботившись, в первую очередь, молитвенной литургической жизнью, к сожалению, не даёт и сегодня серьёзного руководства в том, как жить согласно христианской морали в наше непростое время.